Главная / Авторы и произведения / Гостевая книга / Новости / О проекте

МИХАИЛ ЗОЩЕНЕНКО

ЛЁЛЯ И МИНЬКА

8. Золотые слова

	Когда я был маленький, я очень любил ужинать со взрослыми. И моя 
сестрёнка Лёля тоже любила такие ужины не меньше, чем я.
	Во-первых, на стол ставилась разнообразная еда. И эта сторона дела 
нас с Лёлей в особенности прельщала.
	Во-вторых, взрослые всякий раз рассказывали интересные факты из 
своей жизни. И это нас с Лёлей тоже забавляло.
	Конечно, первые разы мы вели себя за столом тихо. Но потом 
осмелели. Лёля стала вмешиваться в разговоры. Тараторила без конца. И я 
тоже иной раз вставлял свои замечания.
	Наши замечания смешили гостей. И мама с папой сначала были даже 
довольны, что гости видят такой наш ум и такое наше развитие.
Но потом вот что произошло на одном ужине.
	Папин начальник начал рассказывать какую-то невероятную 
историю о том, как он спас пожарного. Этот пожарный будто бы угорел на 
пожаре. И папин начальник вытащил его из огня.
	Возможно, что был такой факт, но только нам с Лёлей этот рассказ 
не понравился.
	И Лёля сидела как на иголках. Она вдобавок вспомнила одну 
историю вроде этой, но только ещё более интересную. И ей поскорее 
хотелось рассказать эту историю, чтоб её не забыть.
	Но папин начальник, как назло, рассказывал крайне медленно. И 
Лёля не могла более терпеть.
	Махнув рукой в его сторону, она сказала:
	- Это что! Вот у нас во дворе одна девочка…
	Лёля не закончила свою мысль, потому что мама на неё шикнула. И 
папа на неё строго посмотрел.
	Папин начальник покраснел от гнева. Ему неприятно стало, что про 
его рассказ Лёля сказала: «Это что!»
	Обратившись к нашим родителям, он сказал:
	- Я не понимаю, зачем вы сажаете детей со взрослыми. Они меня 
перебивают. И вот я теперь потерял нить своего рассказа. На чём я 
остановился?
	Лёля, желая загладить происшествие, сказала:
	- Вы остановились на том, как угоревший пожарный сказал вам 
«мерси». Но только странно, что он вообще что-нибудь мог сказать, раз он 
был угоревший и лежал без сознания… Вот у нас одна девочка во дворе..
Лёля снова не закончила свои воспоминания, потому что получила 
от мамы шлепок.
	Гости заулыбались. И папин начальник ещё более покраснел от 
гнева.
	Видя, что дело плохо, я решил поправить положение. Я сказал Лёле:
- Ничего странного нету в том, что сказал папин начальник. Смотря 
какие угоревшие, Лёля. Другие угоревшие пожарные хотя и лежат в 
обмороке, но всё-таки они говорить могут. Они бредят. И говорят сами не 
зная что. Вот он и сказал – «мерси». А сам, может, хотел сказать – 
«караул».
	Госте засмеялись. А папин начальник, затрясшись от гнева, сказал 
моим родителям:
	- Вы плохо воспитываете ваших детей. Они мне буквально пикнуть 
не дают – всё время перебивают глупыми замечаниями.
	Бабушка, которая сидела в конце стола у самовара, сердито сказала, 
поглядывая на Лёлю:
	- Глядите, вместо того чтобы раскаяться в своём поведении, эта 
особа снова принялась за еду. Глядите, она даже аппетита не потеряла – 
кушает за двоих…
	Лёля не посмела громко возразить бабушке. Но тихо она 
прошептала:
	- На сердитых воду возят.
	Бабушка не расслышала этих слов. Но папин начальник, который 
сидел рядом с Лёлей, принял эти слова на свой счёт.
	Он прямо ахнул от удивления, когда это услышал. Обратившись к 
нашим родителям он сказал:
	- Всякий раз, когда я собираюсь к вам в гости и вспоминаю про 
ваших детей, мне прямо неохота к вам идти.
	Папа сказал:
	- Ввиду того что дети действительно вели себя крайне развязно и тем 
самым не оправдали наших надежд, я запрещаю им с этого дня ужинать со 
взрослыми. Пусть они допьют чай и уходят в свою комнату.
	Доев сардинки, мы с Лёлей удалились под весёлый смех и шутки 
гостей.
	И с тех пор мы два месяца не садились вместе со взрослыми. А 
спустя два месяца мы с Лёлей стали упрашивать нашего отца, чтобы он 
нам снова разрешил ужинать со взрослыми. И наш отец, который был в тот 
день в прекрасном настроении, сказал:
	Хорошо, я вам это разрешу, но только я категорически запрещаю вам 
что-либо говорить за столом. Одно ваше слово, сказанное вслух, - и более 
за стол не сядете.
	И вот в один прекрасный день мы снова за столом, ужинаем со 
взрослыми.
	На этот раз мы сидим тихо и молчаливо. Мы знаем папин характер. 
Мы знаем, что, если мы скажем хоть полслова, наш никогда более не 
разрешит нам сесть со взрослыми.
	Но от этого запрещения говорить мы с Лёлей пока не очень 
страдаем. Мы с Лёлей едим за четверых и между собой пересмеиваемся. 
Мы считаем, что взрослые даже прогадали, не позволив нам говорить. 
Наши рты, свободные от разговоров, целиком заняты едой.
	Мы с Лёлей съели всё, что возможно, и перешли на сладкое.
Съев сладкое и выпив чай, мы с Лёлей решили пройтись по второму 
кругу – мы решили повторить еду с самого начала, тем более что наша 
мать, увидав, что на столе все чисто, принесла новую еду.
	Я взял булку и отрезал кусок масла. А масло было совершенно 
замёрзшее – его только что вынули из-за окна. Это замёрзшее масло хотел 
намазать на булку. Но мне это не удавалось сделать. Оно было как 
каменное.
	И тогда я положил масло на кончик ножа и стал его греть над чаем. 
А так как свой чай я давно выпил, то стал греть это масло над стаканом 
папиного начальника, с которым я сидел рядом.
	Папин начальник что-то рассказывал и не обращал на меня 
внимания.
	Между тем нож согрелся над чаем. Масло немножко подтаяло. Я 
хотел его намазать на булку и уже стал отводить руку от стакана. Но тут 
моё масло неожиданно соскользнуло с ножа и упало прямо в чай.
	Я обмер от страха.
	Я вытаращенными глазами смотрел на масло, которое плюхнулось в 
горячий чай. Потом я оглянулся по сторонам. Но никто из гостей не 
заметил происшествия.
	Только одна Лёля увидела что случилось.
Она стала смеяться, поглядывая то на меня, то на стакан с чаем.
Но она ещё больше засмеялась, когда папин начальник, что-то 
рассказывая, стал ложечкой помешивать свой чай. Он мешал его долго, так 
что всё масло растаяло без остатка. И теперь чай был похож на куриный 
бульон.
	Папин начальник взял стакан в руку и стал подносить его к своему 
рту.
	И хотя Лёля была чрезвычайно заинтересована, что произойдет 
дальше и что будет делать папин начальник, когда глотнёт эту бурду, но 
всё-таки она немножко испугалась. И даже уже раскрыла рот, чтобы 
крикнуть папиному начальнику: «Не пейте!» Но, посмотрев на папу и 
вспомнив, что нельзя говорить, смолчала.
	И я тоже ничего не сказал. Я только взмахнул руками и не отрываясь 
стал смотреть в рот папиному начальнику.
	Между тем папин начальник поднёс стакан к своему рту и сделал 
большой глоток.
	Но тут глаза его стали круглыми от удивления. Он охнул, 
подпрыгнул на своем стуле, открыл рот и, схватив салфетку, стал кашлять 
и плеваться.
	Наши родители спросили его:
	- Что с вами произошло?
	Папин начальник от испуга не мог ничего произнести. Он показывал 
пальцами на свой рот, мычал и не без страха поглядывал на свой стакан.
Тут все присутствующие стали с интересом рассматривать чай, 
оставшийся в стакане.
	Мама, попробовав этот чай, сказала:
	- Не бойтесь, тут плавает обыкновенное сливочное масло, которое 
растопилось в горячем чае.
	Папа сказал:
	- Да, но интересно знать, как оно попало в чай. Ну-ка дети, 
поделитесь с нами вашими наблюдениями.
	Получив разрешение говорить, Лёля сказала:
	- Минька грел масло над стаканом, и оно упало.
	Тут Лёля, не выдержав, громко засмеялась.
	Некоторые из гостей тоже засмеялись. А некоторые с серьезным и 
озабоченным видом стали рассматривать свои стаканы.
	Папин начальник сказал:
	- Ещё спасибо, что они мне в чай масло положили. Они могли бы 
дёгтю влить. Интересно, как бы я себя чувствовал, если бы это был 
дёготь?…Ну, эти дети доведут меня до сумасшествия.
	Один из гостей сказал:
	- Меня другое интересует. Дети видели, что масло упало в чай. Тем 
не менее они никому не сказали об этом. И допустили выпить такой чай. И 
вот в чём их главное преступление
	Услышав эти слова папин начальник воскликнул:
	- Ах, в самом деле, гадкие дети, почему вы мне ничего не сказали? Я 
бы не стал пить этот чай…
	Лёля, перестав смеяться, сказала:
	- Нам папа не велел за столом говорить. Вот поэтому мы ничего не 
сказали.
	Я, вытерев слёзы, пробормотал:
	- Ни одного слова нам папа не велел произносить. А то бы мы что-
нибудь сказали.
	Папа, улыбнувшись, сказал:
	- Это не гадкие дети, а глупые. Конечно, с одной стороны, хорошо, 
что они беспрекословно исполняют приказание. Надо и впредь также 
поступать – исполнять приказания и придерживаться правил, которые 
существуют. На всё это надо делать с умом. Если б ничего не случилось – 
у вас была священная обязанность молчать. Масло попало в чай или 
бабушка забыла закрыть кран у самовара – вам надо крикнуть. И вместо 
наказания вы получили бы благодарность. Всё надо делать с учетом 
изменившейся обстановки. И эти слова вам надо золотыми буквами 
записать в своем сердце. Иначе получится абсурд.
	Мама сказала:
	- Или, например, я не велю вам выходить из квартиры. Вдруг пожар. 
Что же вы, дурацкие дети, так и будете торчать в квартире, пока не 
сгорите? Наоборот, вам надо выскочить из квартиры и поднять переполох.
Бабушка сказала:
	- Или, например, я всем налила по второму стакану чая. А Лёле я не 
налила. Значит, я поступила правильно?
Тут все, кроме Лёли, засмеялись. А папа сказал:
	- Вы не совсем правильно поступили, потому что обстановка снова 
изменилась. Выяснилось, что дети не виноваты. А если и виноваты, то в 
глупости. Ну, а за глупость наказывать не полагается. Попросим вас, 
бабушка, налить Лёле чаю.
	Все гости засмеялись. А мы с Лёлей зааплодировали.
Но папины слова я, пожалуй, не сразу понял. Зато в последствии я 
понял и оценил эти золотые слова.
	И этих слов, уважаемые дети, я всегда придерживался во всех 
случаях жизни. И в личных своих делах. И на войне. И даже, представьте 
себе, в моей работе.
	В моей работе я, например, учился у старых великолепных мастеров. 
И у меня был большой соблазн писать по тем правилам, по которым они 
писали.
	Но я увидал, что обстановка изменилась. Жизнь и публика уже не те, 
что были при них. И поэтому я не стал подражать их правилам.
И, может быть, поэтому я принес людям не так уж много огорчений. 
И был до некоторой степени счастливым.
	Впрочем, еще в древние времена один мудрый человек (которого 
вели на казнь) сказал: «Никого нельзя назвать счастливым раньше его 
смерти».
	Это были тоже золотые слова.